«Лента.ру» продолжает публиковать путевые заметки Константина Колотова, совершающего кругосветное путешествие на велосипеде с бамбуковой рамой. Мы уже рассказывали о пересечении Мавритании — самой бедной и отсталой страны мира, о первых днях в Сенегале, о жизни в двух столицах страны — Сен-Луи и Дакаре, о нападении на напарника Колотова, о пути в Гвинею и встрече там с «черной пантерой», о первых днях в ЮАР и начале новой жизни, а также о том, как путешественник участвовал в триатлоне Ironman 70.3. Сегодня речь пойдет о жизни Колотова на ферме и охоте по-африкански.
Новый старый друг
На Ironman я встретился с Майклом. Вернее, снова встретился, ведь жизнь намного интереснее, чем сюжет последнего сезона «Игры престолов». Впервые с Майклом я встретился в городе Стелленбос полтора месяца назад, когда я был беззубым и испуганным бородатым бродягой, только прибывшим в ЮАР. Как вы помните, в день прибытия меня ограбили, и я плохо представлял, как жить дальше.
Майкл увидел меня на воскресном рынке. Сам он приехал в Стелленбос по каким-то своим фермерским делам. Мы познакомились и пообщались. Я тогда вообще ничего не понимал по-английски, поэтому слово «пообщались» — это скорее метафорическое описание моей беззубой улыбки и мотания головой в ответ на любое его слово. Методом пантомимы я рассказал Майклу о своих планах участвовать в Ironman. Оказалось, что у него в триатлоне будет участвовать сын, и Майкл пригласил меня после соревнований посетить его ферму. Мы обменялись контактами, и я благополучно забыл про эту встречу. Вплоть до вечера после Ironman.
Триатлон закончился, и я шел по стоянке казино, толкая перед собой велосипед. Довольный и даже не особо уставший после «железной дистанции», я чувствовал себя чемпионом мира. Чемпионом своего внутреннего мира. Соревнования проходили в Дурбане, остановился я здесь у своих новых друзей Кэмерона и Алекс. Замечательные люди, принесшие в мою жизнь тепло домашнего очага и семейный уют. Кэмерон на машине приехал меня забрать. Я увидел его издалека, он общался с каким-то крепким мужчиной. Я подошел к ним, и на моем лице расплылась улыбка: это был Майкл.
«Кристиан, мой друг, как я рад тебя видеть!» — обрадовался Майкл. Меня тут все называют Кристианом, так как имя Константин для них слишком сложное. Я тоже был рад его видеть. В прошлую встречу Майкл не видел моего велосипеда и сейчас был восхищен. «Настоящий бамбук? И ты проехал на нем Ironman?»
Я положительно ответил на оба вопроса, и Майкл пригласил меня познакомиться со своим сыном и его друзьями. Мы с Кэмероном пошли пешком, а Майклу я предложил прокатиться на моем велосипеде.
Майкл оказался старым другом Кэмерона. Кемерону уже за 60, а Майклу 56. Сын Майка Герберт, его девушка и пара друзей тоже проходили Ironman в этот день. Крепкие ребята. Герберт прошел дистанцию за 4 часа 20 минут, а я, для сравнения, за 6 часов 53 минуты. Некоторые ребята обратили на меня внимание еще на соревнованиях и сейчас были рады познакомиться. Все-таки я в своей ромашковой футболке и на деревянном коне производил на других атлетов впечатление.
Встреча закончилась безапелляционным заявлением Майкла: «Ты обязан побывать на моей ферме. Без этого ты не можешь уехать из ЮАР». Собственно, меня и уговаривать было не нужно, я был готов отправиться на ферму. Я вообще готов отправиться куда угодно, где тепло, сухо и накормят. Такая вот специфика бродячей жизни.
Дорога к ферме
Ферма Майкла находится в 390 километрах от дома Кэмерона. Четыре дня пути на велосипеде. Я прикинул маршрут, посмотрел места ночевок и вечером следующего дня показал все это Кэмерону. Он посмотрел без особого энтузиазма. «Это неплохой маршрут, но мне нужно подумать немного, — сказал он. — Все-таки это ЮАР!» На следующий день Кэмерон сказал мне, что не стоит ехать по запланированному маршруту. Восточная часть ЮАР значительно более опасна, чем западная, а ведь и на относительно безопасной территории мне пришлось убегать от бандитов.
Кэмерон предложил мне пожить у него еще три дня, до ближайшей пятницы, когда должен был приехать старший сын Майкла. Он собирался поехать из Дурбана на ферму к отцу и мог подвезти меня. Это и правда был отличный вариант. Отдых был мне необходим, все же на Ironman я травмировал больной мениск, в этот раз на правом колене, хотя обычно это меня не беспокоит. Три дня я провел в прогулках по набережной, ремонтировал велосипед и просто беззаботно отдыхал.
В пятницу в пять утра приехал младший сын Майкла Джеймс. Мы закрепили мой велосипед, убрали в багаж вещи. Я обнялся на прощание с Кэмероном, Алекс и их сыном Гератом. Неделю я провел в их доме, и за эту неделю они стали мне родными людьми, с которыми, вероятно, я больше никогда уже не увижусь. Впереди меня ждали четыре часа пути и знакомство с новым человеком.
Джеймс оказался очень дружелюбным парнем, но очень серьезным. Моего английского по-прежнему было недостаточно, чтобы уверенно вести диалог, но я понял, что он работает на круизных лайнерах и яхтах. Например, ему приходилось работать и на яхте нашего с вами земляка Романа Абрамовича. Джеймс рассказал мне, что был на яхтах очень богатых арабов, американцев и китайцев, но «то, что творят русские, — это не сравнится ни с чем». Я так до конца и не понял, что именно русские творили на яхте Абрамовича, но Джеймсу явно была неприятна эта история, а я не хотел лезть в душу.
В какой-то момент асфальтированная дорога закончилась, и началась гравийная.
— Мы въехали на территорию фермы, — сказал Джеймс.
— Очень интересно, а где она? — спросил я.
— Все, что ты видишь вокруг, и есть ферма!
О деревня!
Размер фермы — пять тысяч гектаров. Это в разы больше, чем королевство Монако. Позже я поднимал дрон на высоту 100 метров, и все, что попадало в объектив камеры дрона на 360 градусов, — все это была ферма Майкла. От горизонта до горизонта. На ферме разводят коров на мясо, их тут 2,5 тысячи. Они большие и сильные, живут небольшими стадами, распределенными по территории всей фермы.
Специально обученные сотрудники фермы тренируют их. В один из дней мы с Майклом совершали объезд фермы, и я наблюдал, как стадо коров в пару сотен голов гоняли по территории в несколько гектаров. «Так проходят тренировки, — пояснил мне Майкл. — Чтобы мясо было вкусней».
Минут сорок мы ехали с Джеймсом по гравийной дороге. Мелькали поля, луга, небольшие озера в окружении невысоких гор. Трава на полях аккуратно скошена, где-то лежат стога сена, где-то бродят коровы. Вся территория поделена на участки и огорожена заборами из колючей проволоки высотой по пояс. Под горой вдалеке я увидел лесок, мы свернули к нему, и через какое-то время показались здания, стоявшие в тени деревьев: красивый гостевой дом, подсобные помещения и хозяйский дом, немного похожий на замок.
Он был сделан из массивных черных камней и больших брусьев. Этот дом не очень большой, но и не маленький, невысокий, но и низким его не назовешь — он оптимального размера. В нем чувствуешь себя под защитой, как в замке, но при этом половина стен в доме — панорамные окна, которые выходят в сад и на гору. Вокруг дома прорыт канал, в котором живут огромные золотые рыбы. Каждый предмет интерьера имел какую-то историю, хотелось бродить по дому, изучать его, слушать его. В доме не было помпезной роскоши, но чувствовалось уверенное благосостояние фермера, любящего свою работу, свой труд, свою землю, свою семью и свою родину.
Нас встретила хозяйка дома Хёбри — очаровательная женщина, одетая просто, но со вкусом. Она провела мне экскурсию по дому, потом проводила в дом для гостей и показала мою комнату. Майкл пришел позже из производственного помещения и был похож на настоящего фермера: синие джинсы, поглаженные со стрелками, рубашка, заправленная в джинсы, жилетка и кепка. И все это покрыто тонким слоем пыли.
— Будь как дома, мой друг. Сегодня особенный день: на ферму приедут мои сыновья и их друзья, 20-25 человек. А завтра рано утром все вместе вы отправитесь на охоту, которая будет длиться три дня. Тебя ждут удивительные выходные! — напутствовал меня Майкл.
Настоящие мужчины
Я был в предвкушении. Удача любит меня, и я вновь оказался в нужном месте в нужное время. К вечеру начали собираться парни. Они приезжали на машинах со всей страны: из Йоханнесбурга, Претории, Дурбана и даже из Кейптауна. Собралось 25 человек. Парням было от 25 до 30 лет. Все как на подбор крепкие, сильные, с широченными плечами и огромными бицепсами — настоящие регбисты. В ЮАР регби — национальный вид спорта, к которому относятся с уважением. Прямо как хоккей в России. Был среди парней и настоящая звезда регби.
Были среди ребят и бизнесмены. Например, старший сын Майкла Гилберт запустил компанию по производству специализированной одежды для спортсменов и путешественников. Мне он подарил трусы с кармашком, в который можно спрятать деньги и кредитные карты, чтобы при ограблении их не лишиться. Для Африки вещь незаменимая! Были и ребята с соседних ферм, которым предстояло руководить охотой. Объединяли их дружелюбность, открытость и сила. Позже я узнал, что они не только внешне крепкие, но и стреляют метко, и знают, как разделать тушу оленя.
Несмотря на мое незнание языка и невозможность полноценно коммуницировать, меня все равно допустили в ближний круг. Во-первых, потому, что я был почетным гостем Майкла, а во-вторых, за то, что худо-бедно, но прошел дистанцию Ironman в Дурбане. К счастью, к этому моменту я уже более-менее мог общаться на английском один на один. Но в компании, да еще среди молодых парней, энергия у которых в буквальном смысле слова льется через уши, мне было сложно. Хотя, может, это не энергия лилась из ушей, а пиво.
Периодически кто-то из парней пробовал наладить со мной контакт, а когда это получалось, он начинал собирать вокруг меня других, постоянно выкрикивая: «Не может быть!» Когда его восторги привлекали остальных, он начинал объяснять, что именно его так удивило. А удивляли ребят мои ночевки на деревьях, вызванные нашествием диких кабанов в Польше, встреча с медведем в Словении, преодоление пустыни Сахары на велосипеде и многое другое. Но долго они меня слушать не могли: пока я вспоминал слова, пока пытался связать их между собой… Я понимал парней и был не в обиде.
Цесарковые и тарелки
В субботу началась охота. Уже в восемь утра мы погрузились во внедорожники и отправились в путь. Ребят было не узнать: в охотничьих спецовках, с ружьями и ножами наперевес, с нанесенной на лицо военной раскраской они напоминали настоящий военный взвод. Мне тоже предложили ружье, но я отказался, сказав, что люблю животных и не хочу их убивать. Никто настаивать не стал, и отнеслись к моей позиции ребята с уважением. При этом из соображений гостеприимства все три дня мне регулярно предлагали пострелять.
Днем ребята охотились на цесарковых, уток и антилоп (но только тех, что хромали или болели), а ночью — на шакалов. Разбившись на несколько групп, мы переезжали с одного участка на другой, прочесывали территорию, отстреливали пару-тройку птиц и опять меняли локацию. Пять тысяч гектаров позволяли делать это без труда. За эти три дня парни подстрелили трех косуль, пять шакалов, штук двадцать цесарковых и какое-то бесконечное количество уток.
Каждый вечер в большом зале дома все собирались вместе и рассказывали охотничьи байки и анекдоты. Я мало что понимал по тексту, но эмоционально отлично чувствовал парней. Они были счастливы, веселы, сильны, весь мир принадлежал им. Основным напитком в эти дни было пиво, кто-то пил виски, а днем несколько ребят баловались травой. На третий день мы отправились стрелять по тарелкам. Тарелки диаметром 12 сантиметров летят быстро, поэтому попасть в них труднее, чем в жирную цесарковую или утку. Мне вновь предложили ружье, аргументируя это тем, что это не животное, и мне наверняка понравится. Отказываться дальше я не мог, иначе в коллективе охотников можно и уважение растерять.
Я сказал, что не люблю стрелять и войну тоже не люблю, но один раз выстрелю из уважения к ребятам. Мне дали ружье. Гилберт размахнулся и выпустил тарелку в воздух. Я без суеты перевел взгляд с Гилберта на тарелку, секунду проводил ее взглядом. Приклад уперт в плечо, дыхание ровное, тарелка на мушке, выдох, выстрел. Тарелка разлетелась вдребезги. Парни были в восторге! Они не ожидали, что я попаду, да еще и с первого раза, без пристрелки и тренировки. Все меня поздравляли и выражали уважение. Больше я стрелять не стал и вернул ружье со словами: «Русская армия — хорошая школа». Что может быть лучше, чем уйти в зените славы? Пусть думают, что я всегда стреляю без промахов.
— Где ты так научился стрелять?
— Я русский офицер.
— Все русские солдаты так стреляют?
— Многие.
Преувеличил, конечно, но имел право — я ведь праздновал победу. Ребята присвистнули, выказывая дань уважения нашей армии.
Больше я не стрелял и отказался фотографироваться с оружием в руках. Я отказался фотографироваться с оружием потому, что считаю преступлением для русского человека сегодня создавать положительный образ войны. Мне глубоко отвратительна милитаризация нашего общества, наклейки «Можем повторить» и фраза «Они все сдохнут, а мы попадем в рай». Я не очень представляю, что мы можем сделать, чтобы повлиять на ход событий и предотвратить войну. Разве что быть разумными, высказывать свое мнение вслух, отстаивать свои убеждения, не поддерживая «лидеров мнений», популяризирующих войну.
Новая мечта
Мы много ездили по ферме и кормили коров. Это вроде бы нетрудно, но когда у вас 5 тысяч гектаров и 2,5 тысячи коров, приходится совершать много ходок на огромном Toyota Land Cruiser с кузовом, битком набитым мешками с протеином и витаминами. Помимо того что мы кормили животных, мы объезжали стойбища, проверяли хлева, меняли уничтоженные кормушки. Ферма — это непростое, но очень здоровое и интересное дело.
В очередной раз я подтвердил для себя, что у людей в современном мире перевернуты представления о том, что хорошо, а что плохо. Жить в многоэтажной клетке, когда над твоей головой стучат чужие ботинки, а главной радостью становится наличие быстрого интернета и спутникового телевидения, считается успехом. При этом жизнь земледельца, трудолюбивого крестьянина или фермера воспринимается как крайняя неудача.
Майкл и Хёбри по сути не рассказали мне ничего нового. То, что мы обсуждали, хорошо выразил русский писатель Владимир Личутин: «Нация сочиняется на земле, а в городах она сжигается. Крупные города русскому человеку противопоказаны. Только земля, воля и изба посреди своего польца служит опорой нации, крепит род его, память, культуру жизни во всем многообразии».
Сегодня в России деревни умерли — можно сказать, что их больше нет. Чем больше я смотрел на жизнь фермы в ЮАР, тем грустнее мне становилось. Деревня была зерном русской цивилизации, необычайно гармонично встроенной в мироздание. Деревенский уклад жизни, его основные материальные элементы не менялись на протяжении столетий. Консерватизм деревни, приверженность традиционным ценностям обеспечивала выживание нашему народу.
Высокоурбанизированные народы быстро теряют свою самобытность и попадают в зависимость от совершенно мифических ценностей. В ЮАР на земле по-прежнему живут десятки тысяч людей, они сохраняют свою культуру, уклад жизни своих предков. Их уважают. Чем дольше я жил на ферме, тем сильнее утверждался в мысли, что спасение России — в воскрешении деревни в ее лучших традициях. Поэтому я решил для себя, что, завершив свое кругосветное путешествие, я обязательно начну жить на земле и займусь сельским хозяйством.
С этими мыслями я прожил на ферме у Майкла десять дней. Но дорога вновь позвала меня в путь. По дороге в загадочную горную страну Лесото я познакомился с одним очень важным и интересным человеком, благодаря которому оказался в Йоханнесбурге — самом опасном городе ЮАР, а возможно, и мира.
По материалам lenta.ru